Впрочем, сама Мэри Газали считала, что в действительности ее второе рождение приходится на 1955 год. В то лето, на тридцать первом году жизни, к ней практически вернулась память, так что врачи поверили в то, что рецидив коматозного состояния маловероятен, и в конце концов позволили ей выйти в новый загадочный мир, в котором возводились белые небоскребы зданий, пестрели рекламные щиты. Мир, в котором все слова, что она слышала, казались ей «гладкими», «чистыми», «мягкими». Послевоенные новаторы архитектуры прировняли витражные стекла и мозаичные орнаменты к реакционному вагнерианству, нацизму и потому не реставрировали викторианскую плитку, отказавшись от затейливых каминных решеток и плафонных розеток. Оставаясь довоенным ребенком, Мэри видела в этом продолжение войны другими средствами и испытывала страх перед пуританской яростью простоты. Хелен в это время сдавала свой первый экзамен на аттестат зрелости в школе Годольфина и Латимера в Хаммерсмите. Было решено не тревожить ее до каникул, особенно потому, что в начале того же года умерла от рака жена Гордона, Рэйчел. У Мэри камень с души упал, когда Гордон Мелдрум посадил ее на поезд и отправил к своей сестре в Абердин, и этот город пришелся ей куда больше по вкусу, чем заново отстроенный белоснежный Лондон.

А потом на несколько недель к ней приехала Хелен.

На Мэри большое впечатление произвело искреннее сочувствие дочери. Ведь тогда в больнице она так и не смогла толком понять ее характер. А в Шотландии Хелен много гуляла с ней, провожала на берег, помогала исследовать Абердин и ближайшие городки. С изумлением смотрела Мэри на серое Северное море. Раньше она никогда не выезжала из Лондона.

Шотландия все еще оставалась для нее волшебной страной. Ей нравилось воображать, что она порвала с лондонским прошлым, а Хелен и Делия с удовольствием поддерживали в ней эту фантазию. Они возили ее к замкам и устраивали пикники в уединенных горных долинах. В течение следующих пяти лет она обнаружила в Горной Шотландии множество деталей, о которых уже читала в романах дочери, но когда поезд примчал ее обратно в шумный Лондон, Мэри Газали поняла, что по большому счету в Лондоне ей лучше.

Поначалу она стеснялась перед дочерью того, что не имеет ни приличного образования, ни воспитания, которое Хелен получила у Мелдрумов. Но для шотландцев обе они были англичанки, более или менее чужие, поэтому эти барьеры постепенно растаяли и никогда впоследствии не возникали.

любопытно сделал состояние обирая шлюх из Южного Кенсингтона я никогда не могла выносить детский запах затхлый боже ты что-нибудь подхватишь ни одного овоща за всю жизнь ни съел ничего овощного полжизни провел жалуясь на запор вторую сидя на горшке слабительное тоже не подарок моя мать заработала себе рак прямой кишки о нет нет

Щедро снабженная трехмесячным запасом таблеток, Мэри застегнула кофту и со спокойным любопытством поглядела на инструменты, разложенные на поставленном рядом с кушеткой подносе из нержавеющей стали.

— А как ваши головные боли? — Доктор Бриджет закончила мыть руки в маленькой раковине. Когда-то этот дом, ныне превращенный в частную больницу, был образцом роскоши. На тисненых обоях аллегории Неба, Земли, Воды, а с покрытых лепниной потолков, была уверена Мэри, некогда свисали газовые светильники, наполняя этот уютный дом теплым светом Огня, — С вами все в порядке, Мэри?

Миссис Газали возмущало фамильярное обращение по имени, этот слегка высокомерный тон. В больнице его усвоили уже после того, как она выписалась, но теперь так разговаривают и в полиции. Мэри была воспитана в более консервативных традициях.

— В последнее время я чувствовала себя очень хорошо, доктор Бриджет.

— Ну а что там в Клинике? — Доктор Бриджет зевнула. — Память улучшается, Мэри? Садитесь же, милая. Когда Вы в Последний Раз Видели Своего Отца?

— Он был солдатом. — Взгляд Мэри, блуждая, упал на окно, где виднелась узкая полоска зеленой травы, на которой играли две смуглые девочки в школьной форме. Рядом болтали, радуясь минутной передышке, их мамаши. — Из Канады, я думаю.

— Да, — сказала доктор Бриджет. Она поправила свои мышиные волосы и на секунду подперла ладонью щеку. В ее карих глазах застыло терпение. — Да, дорогая, вы уже упоминали об этом. Так что все, что нам нужно, это получить новый рецепт? Чтоб спалось хорошо и все такое?

— Вы тоже принимаете таблетки? — нанесла ответный удар миссис Газали. — Если дадите мне рецепт, буду вам весьма признательна.

Нахмурившись, доктор Бриджет стянула волосы в пучок.

— Как обычно, пятьдесят таблеток, не так ли, милая Мэри?

— Да, — равнодушно ответила Мэри и добавила, — милая.

Доктор Бриджет что-то нацарапала шариковой ручкой на рецепте.

— Запоры не мучают? А депрессия? — Это был обычный ритуал.

— Наверное, мне еще понадобятся лекарства от давления и от мигрени.

Она заметила черное пятно на большом пальце левой руки. Точно сажей измазано, как остатки краски для снятия отпечатков пальцев.

Доктор Бриджет поджала некрашеные губки и закачалась в кресле, разглядывая свои карточки:

— Вы получили последний рецепт почти год назад. Это очень хорошо. Значит, дела идут на поправку, Мэри?

Мэри смотрела, как доктор тонкой красной ручкой делает приписку на бланке рецепта. От выдвижных ящиков неожиданно пахнуло розовой эссенцией. Доктор Бриджет оторвала листочек и протянула его, зажав между длинными пальцами. По ее улыбке Мэри поняла, что от нее ждут лишь положительного ответа:

— Все в порядке?

Миссис Газали медленно кивнула.

— А как поживает ваша знаменитая дочка? — Мэри показалось, что темные глаза доктора Бриджет отметили ее серую юбку из дешевого трикотажа.

— Пишет. В Шотландии.

Мэри не допустит, чтобы Хелен содержала ее. Если кто и заслуживает поддержки на старости лет, так это Гордон, который сейчас живет в Девоне. Но это абсолютно не касается доктора Бриджет.

— Я слышала по телевизору, что она написала бестселлер. Или опять преувеличивают? Как с поп-звездами. — Взгляд доктора Бриджет становится задумчивым. Она морщит нос и медленно отодвигает блокнот от себя. — Наверное, она просто плывет по воле волн, как и все мы.

— Да, наверное. — Мэри ощутила прилив гордости. — Живет себе в своем замке, держит ирландских волкодавов. Вы и представить не можете, какие они прожорливые.

Негодуя на то, что консультация сбилась с заданного курса, и, может быть, обвиняя в этом себя, доктор Бриджет сказала:

— Что ж, надо бы и мне почитать. Возьму в библиотеке.

— Попробуйте. — Мэри глубоко вздохнула. — С библиотек авторам сейчас тоже что-то капает.

Поднявшись, доктор Бриджет скосила глаза, словно пытаясь обнаружить еще один выбившийся локон.

— И чтоб никаких больше кошмаров, хорошо?

Уже подойдя к двери, Мэри Газали вдруг ощутила беспокойство. Одернув юбку, она взялась за дверную ручку и тут краем глаза увидела язычок пламени. Не веря в его реальность, она все же боялась, что однажды подпадет под его власть. Ее бабушка твердо верила в самовозгорание и знала по крайней мере пять таких случаев. Ее собственный дядя напился и, заснув в каюте на своей лодке, внезапно вскипел, пуская пузыри и желтые клубы дыма до тех пор, пока не превратился в месиво из серы и пепла, оставив черную зловонную дыру в ковре. Целый год они не могли избавиться от этого запаха. Мэри иногда приходило в голову, что это она сама, а не немецкий ас, убила Пата. Врачи хором объясняли ей, что обычно те, кто выжил, испытывают вину перед теми, кто погиб, но Мэри не убеждали их аргументы. Резкое неприятие, которое вызывала в ней доктор Бриджет, раздражало ее. Она торопилась уйти, пока не пришлось одним движением пальца заставить ее вспыхнуть как щепка.

— Хорошо, доктор.

Мэри выскользнула из двери и плотно закрыла ее за спиной. Медсестра в приемной встретила пациентку бессмысленной улыбкой. Прической и нарядом Диана напоминала тропический красно-желтый цветок. Миссис Газали нравилось, когда люди одеваются ярко.