— Но ты ничего нам об этом не рассказывал, — сказала Хлоя, доливая ему чай из чайника, с которым она обходила присутствующих. — Был ужасно сердит. Мы были поражены произошедшей с тобой переменой, ведь когда ты обезвреживал нашу бомбу, то показался нам таким веселым и уравновешенным. Мы боялись, что ты подорвался на какой-нибудь другой бомбе.

— Казалось, что бомбы сыплются с неба беспрерывно, одна за другой. — Отхлебнув глоток, мистер Кисс поставил чашку на блюдце. — Повсюду свистели осколки, целые районы пенились, как моря, асфальт и камни на мостовых вздымались, словно для того, чтобы выпустить адские орды, стены падали, жара прибивала к земле, ветер срывал плоть с костей, выдергивал суставы. Когда же бомбежка прекращалась, то нужно было искать воду, чтобы заливать пожар, а залив пожар, снова копать. Я ненавидел немцев, но куда больше возненавидел наших вождей. И не я один. Нам не разрешали говорить о том, что мы чувствуем. Нас изображали храбрыми, жизнерадостными кокни, снимающими шапки перед его величеством. Они не говорили о том, как все они страшно боялись того, что, попади какой аристократ в Ист-Энд, он будет разорван в клочья, и о том, что жизни Черчилля угрожает встреча с собственными гражданами. Для нас все они были на одно лицо. Вряд ли хоть один из них попал под бомбы, и поэтому любая забота, которую они изображали, была лживой.

Бет покачала головой, не соглашаясь:

— Джозеф! Не все ненавидели мистера Черчилля. Именно он был нам тогда нужен.

— Мы были нужны им куда больше, Бет. В качестве пушечного мяса. Они начали наконец воевать только после того, как их собственные кварталы стали бомбить. Если бы тебе когда-нибудь пришлось выдирать раздавленное, кровоточащее месиво, похожее на грязные мясные обрезки, из рук матери, которую иначе не вытащить, чтобы потом ампутировать обе ноги, ты бы поняла, что я имею в виду. Мы ненавидели не их богатство, не их пустое сочувствие, не их глубокие бункеры. Мы ненавидели то, что они самым омерзительным образом просто не желали понять, что происходит!

Мистер Кисс умолк, чтобы допить чай и немного успокоиться, а потом извинился.

я должен пойти ради дружбы это вовсе не сделка когда тебе разрешают сохранить обе привязанности одинаково противоестественные печальный праздник в Кенилуорте мой викинг

Удивленный тем, что его друг так открыто выплеснул гнев, Дэвид Маммери взглянул на своего спасителя, Черного капитана, ожидая, чем ответит Момбажи Файша, но африканский моряк словно не заметил выпада мистера Кисса:

— Маринованный угорь. Представь себе, как это было в первый раз! — Он поднял брови в ответ на удивление Бет Скараманга. — И конечно же вместе с Мьюдивской погибла и Холборнская библиотека, которая была на углу Мьюзеум-стрит.

— Рассыпалась в пух и прах вместе со всеми книгами, — подтвердил Джозеф Кисс вполне дружелюбно. — Я как-то отправился туда обменять Сабатини на Теннисона и обнаружил на ее месте огромную воронку. Даже на дальнем расстоянии нацисты обожали жечь книги. Во время Блица они добрались и до издательских складов в Саутуорке.

Теперь он осторожно смягчает тон, чувствуя, как много адреналина бушует у него внутри. А согласно его теории, адреналин способен заглушить действие всех транквилизаторов и вывести его из равновесия.

они убивают нас всем своим самодовольным идиотизмом они лишены разума. Омерзительные твари, наделенные лишь жаждой власти и стремлением удержать эту власть любой ценой они никогда не сомневаются и остановишь их можно только

Дэвид Маммери вспоминает то утро, когда впервые пошел с Джозефом Киссом в Клинику и был поражен ее обыденной простотой.

— Амбулаторное отделение, — сказал тогда мистер Кисс. — Раз в неделю беру тут таблетки и общаюсь со своими следователями. Как ты, без сомнения, догадался, по-настоящему сумасшедших здесь мало, хотя таблетки иногда помогают. Мы разрешаем им говорить с нами покровительственным тоном и называть по имени, как это делают полицейские, когда хотят унизить. А когда я был в твоем возрасте, нас называли «сэр». Неужели это примета времени? И мы стали более демократичными? Думаю, нет. Каким мощным, ужасным оружием стали в руках англичан либеральные институты!

Он научил меня, думает Маммери, как можно выжить, более или менее не выпадая из системы, и Мэри тому же научил. Черный капитан дошел до этого сам, своим умом. За пределами Клиники наша дружба окрепла, потому что у пациентов так много общего. Иногда даже возникают браки, появляются дети. И свою Клару Дэвид встретил именно там, хотя она и сказала ему, что никогда не станет Мэри Газали.

— Она играла на виолончели, — говорит Алиса Мэри, — в старом венском кафе. Она была превосходной исполнительницей классики. Погибла при налете «Цеппелинов» на Блумсбери в марте семнадцатого года. Конечно, ничего общего с Блицем. Только ощущение. Но она погибла. Точно также, как если бы она оказалась в Хиросиме. Дедушка рассказывал, что она чудесно играла.

Я видел, как сыпется темно-серый песок, похожий на графит, в его песочных часах. Время — сумасшедший паук. На развалинах пожаром полыхает трава, вьется вдоль проводов на въезд и выезд из Оксфорда всю дорогу домой к подножию Везувия. Кипрей горит розовым пламенем на темно-синем фоне наступающей ночи

— Меня часто посылали, — говорит Маммери Хлое Скараманга, — в Главное управление Лондонского порта. Улица, по которой я ходил, называлась Сидинг-лейн. И когда я шел по ней, то всегда представлял себе, как земля начинает пузыриться, вздыматься, менять форму, уходить из-под ног, хотя это была обычная оживленная улочка с хорошим тротуаром.

Они никогда не упоминали об ордах грабителей, рыскавших по улицам города, вторгавшихся в парки, сады, дома. Под покровом бойни происходило множество убийств. Были ли мы лучше или хуже своих врагов?В кинохронике нас всегда показывали людьми, исполняющими свой долг, сражающимися, стойкими и храбрыми перед лицом чудовищ, однако некоторых из этих чудовищ мы породили сами. Почему они считали необходимым лгать нам и тогда, когда мы уже проявили себя сполна ? Чего они боялись ? Того, что кроткие могут в конце концов унаследовать Землю?

— Они не напоминали тебе горящие мечи? Мне казалось, что это само Небо избрало нас своей жертвой. — Хлоя Скара-манга разносит сандвичи с красной рыбой и огурцом. — Как будто нас наказывают за что-то. Самолеты еще можно было понять, но эти «Фау-два» возникали из ниоткуда, как рок. Дэвид, ты должен рассказать нам, как мистер Файша спас тебе жизнь. Он говорит об этом только в нашем доме, — с гордостью сообщает она Алисе.

Искренне ваш 1980

Пронося бокал с белым вином над зеленым ковром к украшенному орнаментом металлическому столику, Мэри Газали старалась не поддаваться панике, пока наконец не уселась спиной к матовому стеклу паба «Искренне ваш», названного в честь Джека Потрошителя, и, тайком достав из сумочки таблетку, положила ее в рот и запила. Она вовремя успела принять лекарство, потому что в этот момент вошла Джудит, пылающая и вызывающая, рука об руку со своим красавчиком, модельером Леоном Апплфилдом, звездой экрана и глянцевых обложек, ее великой добычей, человеком моложе ее на несколько лет. Они явились сюда с шумной Уайтчепел-Хай-стрит: он в белом льняном плаще и мягкой шляпе, она в экзотическом черно-красном платье.

— Мэри!

Джудит оставила Джеффри Уоррела в семьдесят девятом — в тот самый день, когда узнала о беременности его секретарши. Поскольку к тому времени Джудит была иллюстратором почти всех журналов на Флит-стрит, особенно тесно сотрудничая с «Лондон тайме», после развода у нее не возникло серьезных проблем. Она встретила Леона, когда Льюис Гриффин, к тому времени ставший депутатом парламента от консервативной партии, отправил ее к Апплфилду сделать эскизы для своего нового гардероба, и с тех пор они практически не расставались. Они провели несколько месяцев в Калифорнии, а все остальное время — в Лондоне. Бьянка, дочь Леона, полюбила Джудит. У них был собственный дом, массивный и уютный, одним из прежних владельцев которого был английский импрессионист Тилло-Кент. Дом находился по соседству с тем, в котором снимал комнату Джозеф Кисс, и был обращен фасадом к Ист-Хиту, Парламент-Хиллу, Хай-гейтскому кладбищу и Верхнему Холлоуэю. Волосы Джудит были окрашены прядками в тон наряду, а макияж полностью скрывал возраст. На ней были ажурные перчатки, тонкие чулки и одеяние от «Мицуки», напомнившее Мэри о леди Оливии Брук.